— Лезьте сюда, скорее! — просипел оборванец, исчезая в отверстии.
Не секунды не раздумывая, Бен нырнул следом и начал спускаться, цепляясь за торчащие из стены скобы.
— Люк! Люк-то закрой! — простонали откуда-то снизу.
Бен поднялся на пару ступенек и ухватился за кромку металлического диска. Крышка оказалась увесистой, пришлось потянуть изо всей силы. Было страшно неудобно, кроме того, приходилось действовать одной рукой, поскольку Бенджамиль боялся отцепиться от скобы, но страх придал ему силы. Крышка заскрипела по тротуару, сдвинулась вперёд и, лязгнув, упала в своё гнездо.
На несколько секунд сделалось совсем темно, затем снизу ударил неяркий луч карманного фонарика. Бенджамиль, осторожно перебирая руками, спустился вниз и спрыгнул на бетонный пол. Оборванец, заботливо светивший ему под ноги, радостно хмыкнул и повернул рефлектор к себе, выхватив из темноты щербатую, слегка опухшую, но очень довольную физиономию.
— А я вас сразу узнал, сударь! — заявил он громким шёпотом. — Как выглянул из колодца, так сразу и узнал. Не мой ли, думаю, приятель от легавых бегает? Пригляделся, и точно вы! Я — Мучи! Вы мне ещё гривенник ссудили, помните?
— Помню, помню, — возбуждённо прошептал Бен. — Нужно быстрее сматываться, а то нас засекут. У меня в спине маячок! Куда ведёт этот тоннель?
— Туда. — Батон неопределённо махнул рукой. — А насчёт клеща не бойся, мы в старой канализации, кругом полно арматуры, сюда даже спутниковый сигнал не проходит. Хотя отвалить подальше от колодца — это правильно. Если легавые люк заметят, сами не полезут, но могут дымокур пустить или гранату кинуть… Пошли, что ли?
Мучи посветил фонарём влево и двинулся в глубь бетонного тоннеля. Бенджамиль поспешил следом.
Они шли внутри трубы, такой широкой, что, даже подняв руки, Бенджамиль не смог бы коснуться потолка над своей головой. Луч фонаря весело прыгал по серым стенам, покрытым неаппетитными бурыми потёками. И ещё здесь стоял запах, еле уловимый специфический запах, исходивший то ли от стен, то ли от шагавшего впереди Мучи.
Батон то и дело оглядывался, говорил что-то, весело скаля плохие зубы. Бен почти ничего не понимал, он потихоньку впадал в какую-то прострацию. Тупое деревянное оцепенение плотным коконом укутывало его мысли и чувства. Раз за разом он механически повторял про себя одну и ту же фразу: «Домой, я хочу домой».
Тоннель сделал плавный поворот, потом ещё один. Мучи остановился и ощупал стены фонариком.
— Привал! — громко объявил он, оборачиваясь. — Присядьте, сударь, теперь можно и отдохнуть.
Бенджамиль беспомощно огляделся.
— Непривычные, — пробормотал Мучи, то ли осуждая, то ли восхищаясь.
Он торопливо порылся в одном из карманов своей латаной старомодной куртки и вытащил засаленную шапчонку с наушниками. Шапку он положил на пол и указал на неё Бену:
— Садитесь, сударь. Этой трубой не пользуются уже лет сто, хотя без привычки, конечно, смотреть тошно. Хотите курить?
Бен покачал головой.
— А я дёрну пару раз, ничего?
Бен кивнул. Мучи уселся на пол, ловко выудил из нагрудного кармана мятый окурок, затолкал его в рот, щёлкнул химической зажигалкой и с наслаждением затянулся. Фонарик он поставил кверху рефлектором между собой и Беном.
— Что же с вами произошло, сударь, после того как мы расстались там, в парке? — спросил батон с интересом. — Я ведь тогда предупреждал вас про стонов. Они дрянные людишки. Я никогда не подхожу к ним близко. Как же вас угораздило?
Бенджамиль открыл было рот, но горло его вдруг сжалось, он закрыл лицо ладонями и разрыдался. Все впечатления двух последних дней, копившиеся в душе Бена, словно гной в фурункуле, наконец нашли отдушину и выплеснулись наружу неудержимым и бессмысленным потоком слез. Бенджамиль плакал самозабвенно, в захлёб и не мог остановиться. А Мучи не пытался его ни остановить, ни успокоить. Он лишь с сочувствием поглядывал опухшими глазками да жадно смолил окурок, рискуя подпалить усы.
Наплакавшись вдосталь, Бенджамиль немного успокоился и неожиданно для самого себя начал рассказывать. Он говорил торопливо и сбивчиво, поминутно всхлипывая и сбиваясь с одного на другое. Мучи, загасив свой окурок о подошву ботинка, слушал внимательно, время от времени кивая с самым серьёзным видом.
— Спору нет, жалко вашего приятеля! — заявил он в конце. — Хороший человек, но, видно, решил, что эта его жизнь ни к черту, не удалась и всё тут. Вот он и не стал тянуть. Не расстраивайтесь, сударь, он ещё возьмёт своё. Такие люди всегда нужны у подножья трона создателя!
Бенджамиль замолчал и уставился на невозмутимо ухмылявшегося оборванца. А Мучи как ни в чём не бывало сунул руку за пазуху, извлёк оттуда бутылочку с мутноватой жидкостью и потряс ею над фонарём.
— Пьянство богу милей, чем молитвы ханжей, — пропел он, немилосердно фальшивя. — Не желаете хлебнуть, сударь? Не за упокой души, упаси господь… Так, для снятия стресса!
— Нет уж, увольте, — пробормотал Бен, даже мысль о спиртном вызывала отвращение.
Батон, похоже, совсем не обиделся.
— Вольному воля, — сказал он, отворачивая крышку и поднося бутылку к носу.
Лицо нищего сморщилось, верхняя губа брезгливо приподнялась.
— Хуже нет, когда в карманах две одинаковые бутылки! — пояснил он, заворачивая пробку.
Мучи спрятал первую бутылку, вытащил откуда-то вторую, почти точно такую же, понюхал, удовлетворённо хмыкнул и отхлебнул прямо из горлышка. Глаза его заблестели.
— Напрасно не пьёте, сударь. — Мучи убрал вторую бутылку следом за первой. — Это, конечно, не «Белая лошадь», но на вкус и запах лучше, чем моё средство от вшей и разных насекомых.