Оракулы перекрестков - Страница 61

Случайные путники шагали под гулкими сводами, вопиюще неуместные в этом фараоновом склепе, и их голоса, звонко отражаясь от стен, утихали где-то в глубине тоннеля. Говорили о жутковатом и загадочном Сити. Вернее, говорил в основном Максуд. Иногда Бенджамиль спрашивал, а его фатар отвечал, но большей частью Бен молчал и слушал. За полгода пребывания в должности личного переводчика Ху-Ху он узнал о Сити в десять раз больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. За два часа подземного путешествия он узнал в десять раз больше, чем за всё время работы на мастера Ху-Ху.

Кое о чём Максуд предпочитал не распространяться, о чём-то рассказывал подробно и с охотой. Временами Мэй думал, что хорошо понимает, о чём идёт речь, а временами беседа переходила в область туманных полунамеков, и ему начинало казаться, что он понимает ещё меньше, чем вначале. Порою отдельные слова, фразы, понятия вдруг приобретали для Бенджамиля совсем иной смыл, складывались, как элементы мозаики, и ему хотелось с размаху хлопнуть себя по лбу.

Максуд всё время говорил на арси, и, слушая живой язык, Бен ощущал, как странная жизнь Сити начинает течь сквозь него, заполняя пустые каркасы сложенных в памяти слов и выражений. Вероятно, Бен не улавливал каких-то нюансов, возможно, чего-то не запоминал, но этого и не требовалось. «Нельзя знать всего, — объяснял Максуд, — но нужно знать главное». Свод правил оказался не так уж велик: нужно жить с шарафом и поступать с шарафом, нужно чтить семью и яфата, нужно заботиться об интересах семьи и ненавидеть врагов семьи. Впрочем, ненависть к врагам уже входила в состав сложного понятия «шараф», включавшего в себя честность по отношению к семье, к партнёрам семьи, к твоим личным партнёрам, смелость, прямоту, готовность ответить за свои поступки, поступки твоих партнеров, щедрость, внешнее и внутренне достоинство и тому подобные добродетели (всего Бен не запомнил, но общие принципы уловил). Кроме того, полагалось пить, курить, употреблять лёгкий наркотик «кухим», чтить и бояться Бога, не обижать женщин и терпимо относиться к детям. Употребление тяжёлых наркотиков строго порицалось, отношения к пьянству Бенджамиль до конца так и не понял.

На обширной запущенной территории старого города обитало двадцать восемь семей, двадцать восемь кланов ситтерской вольницы. Каждая семья объединяла от десяти до тридцати тысяч членов. Полноправным патриархом и главой семьи считался яфат — человек без имени (принимая на себя обязанности старшего в клане, он отдавал свое имя Яху, и упоминание этого имени расценивалось как тягчайшее оскорбление). Семья делились на пачки, пачки — на ячейки. Каждое подразделение имело своего командира. Ячейками управляли хутчи, пачками — пачи. Подчинение устанавливалось по принципу пирамиды. Под командой одного пача находилось от пяти до двенадцати хутчей. Каждая семья с кем-то враждовала или дружила. Этому вопросу Максуд уделил особенное внимание. Он говорил, кто с кем сотрудничает, кто держит нейтралитет, кто колеблется от неприязни до мелких стычек, кто ведет настоящую войну, а Бенджамиль старался запомнить всех этих Харли, Зиппо, Хьюго и Мицубиси. Чтобы врать без опаски, такие вещи надо было знать на память.

— А как же мой шараф? — поинтересовался Бен. — И твой за компанию?

— Человек с шарафом, — нимало ни смутившись, ответил Максуд, — должен быть честным, но гибким. Моей семье не будет вреда ни от тебя, ни от нашей маленькой лжи.

Бенджамиль подумал и был вынужден согласиться.

Сам Максуд был из Чероки. Его семья насчитывала примерно двадцать пять тысяч членов и считалась одной из самых авторитетных в Сити. Чероки находились в натянутых отношениях с пятью кланами, с четырьмя, в том числе с Бентли, имели прочные партнёрские связи. Так что, кроме списка врагов, Максуд перечислил фатару имена и внешние приметы самых заметных диспетчеров и пачей из Бентли. Мэй, в силу специфики своей профессии, обладал цепкой памятью, и довольно скоро он мог без запинки сказать, у кого из отцов клана кривая шея, а у кого на руке не хватает пальцев.

За разговором время бежало быстро, и Бенджамиль даже не заметил, как они добрались до затора. Вообще-то место осыпи было видно издалека, и Максуд предупреждал о нем загодя, но лишь подойдя шагов на сто, Бен увидел завал по-настоящему. Беспорядочная гора каменных обломков, поросшая ржавыми кустами перекрученной арматуры, перегораживала тоннель от пола до потолка. Чудовищная сила, расколовшая свод, засыпала широкий коридор тоннами каменной породы вперемешку с обломками перекрытия. Куски бетонных плит закопчёнными лохмотьями свисали вниз на ржавых нитях металлических сухожилий, словно шмотья живой плоти.

Изумлённый и подавленный видом разрушения, Бенджамиль остановился перед склоном подземной осыпи. Максуд стоял чуть позади, молча разглядывая завал. Похоже, вид каменного хаоса впечатлял и его.

— Здесь тоже когда-то была станция, её взорвали, когда строили стену, — сказал ситтер после продолжительного молчания. — Вон там, сбоку, — он указал вправо, — мы расчистили проход. Яфат много вбухал в это дело и сил, и крови. Теперь стопы с метро глаз не спустят, скорей всего ту станцию взорвут, как эту. Но секретная норка, Бен, — рот Максуда растянулся в довольной улыбке, — благодарение Яху, спасла мне жизнь. А моя жизнь дорого стоит, особенно сейчас.

«Моя тоже не дёшево», — обиженно подумал Бен.

У левой стены тоннеля действительно был проход. Бен и Максуд отодвинули два куска серого пластика, и перед ними открылся довольно просторный лаз, укреплённый изнутри рамами из сваренных попарно кусков рельса.