Оракулы перекрестков - Страница 63

Чернявый Джавид сел на водительское место, Язва устроился рядом с ним, поставив между коленей тяжёлую автоматическую винтовку, Максуд и Бенджамиль с комфортом расположились на заднем сиденье. Джавид ткнул кулаком в сканер стартерной панели, и они поехали.

Сити выглядел ненамного лучше периферии чёрного буфера. Те же дома с пустыми рамами, отбитая штукатурка, кривой столб светофора на перекрёстке. Запустение.

— Третий день тебя ждём, — говорил Джавид, поворачивая к Максуду оживлённое лицо с блестящими глазами-маслинами. — Яфат сказал: «Ждите», ну мы и ждём. Думали, уже не придёшь. А у стены тебя пацаны с манкидрессом дней пять уже караулят! По очереди.

— Ты на дорогу смотри, — отвечал Макс. — Пацанам бы посигналить, чтоб возвращались.

— Съездим… потом, — отозвался со своего сиденья немногословный Язва.

— А что такое манкидресс? — шепотом спросил Бен.

— Верхолазный экзоскелет, — тоже шёпотом объяснил Максуд, — в нем можно по стенам бегать, прыгать, как блоха, на потолке висеть…

Бенджамиль вспомнил юного воришку с паучье-обезьяньими конечностями.

— Удобная штука! — тихо продолжал Максуд, — Только приловчиться надо. Скоро стена вокруг Сити вообще станет бессмыслицей.

Бен недоверчиво покачал головой:

— А откуда берутся эти самые скелеты?

— Комплектующие нелегально делают в промкольце, биллектронику — в белом буфере, — доверительно сказал Максуд, нагибаясь к самому уху Бенджамиля. — Потом всё это контрабандой везут в Сити, собирают и отлаживают. Бен, ты даже представить себе не можешь, сколько башковитых парней из аутсайда работают на пульпу. Мы о многих занятных хреновинах узнаем раньше, чем корпи. Лет через десять «манки» станут такой же обыденностью, как дорожки пониженного трения, но покуда это мода ситтерских пацанов… — А может, и не через десять, — добавил Максуд, подумав. — Я уже видел экзоскелеты в буфере.

— Я тоже видел, — сказал Бен.

С минуту они молчали, потом Бенджамиль спросил:

— Макс, а куда мы едем?

— Домой едем. — Максуд блаженно откинулся на дырявую спинку сиденья. — В Алихаус, там сейчас штаб-квартира.

— Долго ещё?

— Минут сорок. Эй, Джавид! За сорок минут доедем?

— Долетим, — отозвался чернявый Джавид, и машина веселее запрыгала по плохой дороге.

Максуд прикрыл глаза, а Бен, стараясь выглядеть равнодушным, вовсю смотрел по сторонам.

Постепенно окрестности приобретали всё более обжитой вид. Дома по обеим сторонам от дороги уже не напоминали черепа мёртвых животных. Почти все окна тускло блестели стёклами, обшарпанные фасады от тротуаров до второго этажа, а местами и выше были сплошь покрыты разноцветной мазней. Почти всё, на что падал взгляд, пестрело картинками, зачастую по-детски примитивными, бестолковыми и красочными. Целые кварталы безыскусных комиксов без конца, без начала, и ни одной буквы, ни единой надписи. Язык арси не имеет письменности. На арси ничего нельзя написать и прочесть нельзя. Поэтому удивлённый зритель мог наблюдать только нагромождение пиктограмм.

Бенджамиль насчитал три основные тематики рисунков: генитально-эротическую, с торчащими от окна к окну чудовищными фаллосами, батально-эпическую, со стреляющими людьми и горящими машинами, и мистико-эзотерическую, с крестами, крылатыми бородачами и беременными женщинами, вписанными в радужные круги и треугольники. Иногда стены домов украшались подобием стилизованных портретов. Примерно так первоклашка Бенни Мэй рисовал на интерактивном планшете картину «папа, мама, я и робопесик». Совсем редко попадались звери и птицы.

Посреди этой феерии цветовых пятен Бенджамиль видел женщин, совсем пожилых и не очень. Они сидели прямо на выщербленных ступенях широких каменных лесенок, зачем-то пристроенных возле подъездов. Бенджамиль видел экстравагантно одетых мужчин и молодых женщин. Бенджамиль видел цветные стайки детей, игравших на тротуаре. Проезжая мимо, Джавид весело им бибикал, а дети весело кричали вслед машине:

— Пошёл на х…, чирок!

Никто никого не бил ногами, никто ни в кого не стрелял. Всё выглядело обыденно и совсем не страшно, даже невоспитанные дети.

Уже начинало смеркаться, когда они подъехали к стоящему особняком зданию под высокой кровлей, и Максуд велел остановить машину.

— А ты разве не прямо к яфату? — спросил Джавид, сворачивая к обочине.

Максуд, задумчиво покачал головой:

— Сначала зайду к преподобному, жгут поставлю, а ты пока доложи, чтобы всё честь по чести. Скажи яфату: «Макс привёз важные слова от Макароны». Да, кстати, ты достал то, что я просил?

— А то! — Джавид вытащил из-под сиденья пузатую коричневую бутылку и передал Максуду. — Как забивались.

— Молодец, — сказал Макс, с удовольствием разглядывая этикетку. — С меня причитается. Дай тычину. Бен, ты со мной?

— Куда же я денусь? — пробормотал Бенджамиль, отворяя помятую дверку.

Под огромным жёлтым крестом, нарисованным на почерневшем от времени кирпиче, Максуд остановился, с помощью складного ножа открыл свою пузатую бутылку, хлебнул прямо из горлышка и протянул бутылку Бену.

— За твою удачу! — сказал он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Теперь уже можно.

Изрядный глоток горьковатой пахучей жидкости обжёг гортань и губы, на глаза навернулись слезы, и Бен почти сразу слегка захмелел. Прежде чем войти в храм, они приложились ещё по разу, и Максуд толкнул дверь. Высокая, изрезанная крестами створка с натужным скрежетом отползла в сторону, пропуская посетителей, и Бенджамиль оказался в просторном, но вместе с тем компактном помещении. Два ряда восьмигранных колонн поддерживали свод высоченного потолка, их длинные, плавно изогнутые капители терялись во мраке. Высокие стрельчатые окна, большей частью забитые кусками непрозрачного пластика, в этот предзакатный час пропускали совсем мало света, и огромная зала освещалась лишь дрожащими огоньками диковинных светильников, как попало расставленных по каменному полу. Никаких люминофорных пластин. Пахло пылью и тёплой копотью.