Оракулы перекрестков - Страница 2

— Ти-ли-ли, — пропели часы в клипсе наушного телефона, — три-ри-ти, пора идти.

— Очень любезно с вашей стороны. Спасибо, что напомнили, — пробормотал Бенджамиль, поднимаясь со стола.

Он подошёл к двери, пригладил жёсткие, обесцвеченные пергидролем волосы и осторожно выглянул в коридор. Ни души! Только за углом в отдалении певуче гудит пылесос уборщика. Полсотни шагов по абсолютно пустому коридору, лифтовый холл и абсолютно пустая кабина с зеркальными стенами. Тысяча экспонатов дактилоскопического музея на тёмном стекле панели с номерами этажей. Бен нажал на восьмой, и лифт плавно пошёл вверх. Какое всё-таки удовольствие ехать в лифте, который движется плавно и поступательно, а не дёргается, как паралитик, останавливаясь через каждые три секунды.

На восьмом этаже Бен покинул раковину кабины, тихо сомкнувшую створки за его спиной, вышел в центральный коридор и, ловко ухватившись за бегущий поручень, шагнул на узкую полосу абсолютно пустого слипвея.

Бен скользил мимо закрытых дверей рабочих комнат, мимо светильников, мимо указателей на станах, и голова его с каждым поворотом становилась всё легче и беззаботнее, теряя на ходу служебные мысли и заботы. Перед табельной машиной поручень замедлил бег, и Бенджамиль шагнул на незыблемую пластиковую твердь пола.

Возле самого турникета за идеально гладким и пустым столом сидел менеджер контроля за табелем мастер Краус, длинный, надменный евроид с мутными глазками и глубокой залысиной на лбу. Бену нравилось считать, что мастер Краус сидит за своим столом день-деньской, не отлучаясь ни на обед, ни даже по нужде, для пущей надёжности привинченный к жёсткому сиденью огромным ржавым болтом. Однако фантазии Бена нисколько не мешали желчному, вечно чем-нибудь недовольному менеджеру занимать довольно высокую должность, неустанно гордиться чистотой своего евроидного происхождения и при каждом удобном случае делать Мэю выговоры и замечания. Надо отдать должное, память у этого в общем-то глуповатого субъекта была просто феноменальная. Бен отвечал Краусу взаимной любовью и поэтому старался, проходя мимо табельщика, приветливо улыбаться от уха до уха.

— Мистер Мэй, если не ошибаюсь, — проговорил Краус, собирая губы в куриную гузку, — вы опять нарушаете рабочий график?

Бенджамиль вставил правый мизинец в гнездо сканера.

— Вы задержались аж… — Краус взглянул на часы, — на пятнадцать минут. Служебное время закончилось полчаса назад. Чтобы подняться сюда с самых нижних этажей достаточно…

— Но ведь я ухожу не раньше, а как раз наоборот, — попытался оправдываться Мэй.

— …достаточно пятнадцати минут! — продолжал Краус, возвышая голос. — Сударь! Только потому, что вы нарушаете график рабочего времени в сторону увеличения, я пока не ставлю в известность ваше начальство. Но помните, моё терпение не безгранично! Приятных выходных, мистер Мэй!

— И вам того же, мастер, — сказал Бен сквозь зубы.

Он во всех красках представил, как лысина табельного менеджера покрывается нежными бледно-голубыми цветочками, и ему стало легче.

Свежий ветерок остудил горевшие щеки. Бен сощурился на ослепительное, совершенно безоблачное небо и наконец почувствовал, что неделя позади и что впереди выходные. Задрав голову, он оглянулся на циклопическую громадину мегаскрёба, многотонной чертой делившую его жизнь на две неравные части, и, засунув руки в карманы светлого френча, зашагал к станции тубвея.

Четырёхголосная пешеходная эстакада, по которой шёл Мэй, располагалась в тридцати метрах над землёй. Подойдя к ажурному решетчатому ограждению, можно было разглядеть внизу ещё одну эстакаду, а под ней улицу с движущимися электромобилями. За последние пятьдесят лет высокий транспортный налог сократил число частных мобилей почти в восемь раз, но здесь, в деловом поясе, движение было довольно оживлённым.

Вытянутый эллипсоид бара прилепился к краю эстакады, словно почка растения. Надпись над выгнутой стеклянной дверью гласила: «Гансан Маншаль, лицензия № 600001». Бенджамиль замедлил шаг. Сначала его окатило вспышкой сухого песчаного жара, даже мельчайшие капельки пота выступили на верхней губе, но стоило сделать едва приметное движение в сторону заведения, как жара сменилась прохладой ледяного апельсинового сока. Бену всегда нравился этот рекламный ход. Зимой ощущения менялись: осклизлую промозглость северного ветра смывал аромат горячего кофе. Удивительно, что корпорация до сих пор терпит от частного торговца столь яркую вывеску.

Дверь услужливо отъехала в сторону, и Бенджамиль нырнул в бар. Это был его личный еже пятничный ритуал. Привычка, ставшая неким символом верного хода жизни.

Внутри было тихо, прохладно и безлюдно. Только за одним из крайних столиков дама лет сорока в цветном жакете и цветных бриджах уныло ковыряла палочками блюдце, поглядывая на дверь тоскливыми глазами одинокого человека. Хозяин заведения скучал за стойкой бара, вид у него был рассеянный и грустноватый.

— Здравствуйте, Ганс, — издалека поздоровался Мэй. — Отчего я не вижу улыбки на вашем лице?

Хозяин улыбнулся:

— Проходите, Бен, всегда рад вас видеть, особенно по пятницам. Вам как всегда?

— Как всегда, — подтвердил Бен, взбираясь на высокий барный стул. — У вас всё в порядке, Ганс? Какой-то вы сегодня печальный.

— Печальный? — Гансан пожал плечами. — Вот весной я бываю по настоящему печален. А это так, меланхолия для начинающих.

Он положил на стойку пластиковый шильдик с номером лицензии, поставил на него высокую кружку, наполненную соевым портером, и пододвинул к посетителю. Бен чуть-чуть подождал, пока осядет тяжёлая пена, и отхлебнул тёмную горьковатую жидкость. Нёбо приятно защипало, глаза чуть-чуть увлажнились.